Аннотация

В статье А.Н.Малинкин выделяет основные формы и типы патриотизма.

Александр Николаевич утверждает, что мы зависимы от «наследия предков». И не только в масштабе государств, но и в масштабе каждой отдельной личности. Автор говорит о важности формирования и воспитания этого врожденного чувства патриотизма. В стремлении помочь Родине важно не совершить социально вредный поступок.

Философ уверен, что нельзя заставить любить Родину, а тем более любить по правилам. Поэтому в мире не существует правильного патриотизма. Александр Николаевич требует честности от самого государства, называя это важным этапом развития патриотизма. На первый план в понятии патриотизма выходит любовь, и только потом воля, порождаемая этой любовью.

Текст статьи

ПОНЯТИЕ ПАТРИОТИЗМА:

ЭССЕ ПО СОЦИОЛОГИИ ЗНАНИЯ

Что такое патриотизм?

Патриотизм, во-первых и прежде всего, – любовь к родине, отечеству (patria). Это изначально социальное чувство – чувство общности, единства, солидарности с родными и близкими, чувство сопричастности их судьбе, поскольку “родина” как родные люди (мать, отец, близкие родственники или те, кто их фактически заменяет) и “родина” как исторически определенное место и время рождения поначалу образуют единый и нераздельный феноменологически первичный мир современников и жизненный мир¹. «Знание каждого человека о том, что он – "член" общества, – это не эмпирическое знание, а "a priori", – гласит первая аксиома социологии знания М. Шелера. – Оно генетически предшествует этапам его так называемого самосознания и сознания собственной ценности: нет никакого "я" без "мы", и "мы" генетически всегда раньше наполнено содержанием, чем "я"»[3, S. 52].

Любовь к родине есть особая разновидность чувства любви². Она представляет собой первичное эмоциональное выражение души и духа интимно- личностного характера. Считать ее чем-то вторичным, искусственно создаваемым, производным было бы ошибкой. Формируясь в процессе социализации человеческой личности на базе множества социальных отношений, питаясь их энергией и отдавая им свою, любовь к родине является самобытным способом человеческого мироотношения. Даже те социальные отношения, которые оказывают существенное и решающее влияние на формирование патриотических чувств (скажем, национальные, политические, культурные), не могут заменить эмоционального отношения к родине – гордости, презрения, ревности, равнодушия, восторга, негодования, жалости, досады и т.д. Первоисточником любого эмоционального отношения к родине, в том числе негативного (например, ненависти), всегда является любовь.

Как первичная целостная эмоция любовь к родине может быть источником и лежать в основе комплекса переживаний, воззрений и идей. Они могут иметь чрезвычайно сложную структуру и – будучи выражены в обще- значимых символических формах – поддаваться объективному наблюдению и анализу, но сама по себе любовь к родине не может быть собрана или разобрана на составные части, как механический агрегат.

Во-вторых, патриотизм глубоко укоренен в человеческой свободе. Любовь к родине всегда есть дело свободного (“автономного”) самоопределения индивидуальной человеческой личности. Она либо есть, либо ее нет: заставить любить кого-то или что-то нельзя: “насильно мил не будешь”. Любовь возникает и развивается, появляется или исчезает спонтанно, не по принуждению и не намеренно. Волевая сторона патриотизма в принципе производна от любви к родине, но фактически неотделима от нее, поскольку сущность подлинной любви проявляется в деятельном и жертвенном участии в бытии предмета любви.

В некоторых проблемных или критических жизненных ситуациях воле- вой компонент патриотизма выходит на первый план, вытесняя большую часть спектра патриотических переживаний, и требует активных социальных действий (как в случае защиты родного дома, края, отечества; в миграции или эмиграции). Аналогичный процесс происходит и в социальных общностях, когда возникает и проявляется коллективная воля к формированию или сплочению нации (народа), которая обычно направлена на выбор “лучшей доли”, на то, чтобы взять “свою судьбу в собственные руки”. Этот процесс Р. Михельс квалифицирует как ирредентизм [46, S. 439; 47].

В нормальных жизненных и исторических ситуациях патриотизм представляет собой единый эмоционально-волевой комплекс. Именно любовь к родине пробуждает волю к сплочению, единению всех, кто любит родину, ради активного, деятельного, а в определенных ситуациях жертвенного ей служения, в результате чего между патриотами устанавливается органическая солидарность на основе взаимного доверия, бессознательного или осознанного. Обратный процесс – когда социально-групповая или общенациональная солидаризация вызывает “волну патриотизма” – разумеется, возможен и происходит в действительности; однако было бы ошибкой отождествлять его с патриотизмом как таковым. Эмоционально-волевой импульс, который индивиды получают в процессе солидаризации через социально- психологическое заражение, не порождает их любовь к родине, а лишь актуализирует их отношение (любовь, ненависть и т.д.) к ней, заставляет его осознать, стимулирует его или подавляет.

В-третьих, патриотизм находит интеллектуальное выражение в понятиях. В патриотических взглядах под определенным углом зрения осмысливаются те или иные социальные отношения, намечаются пути и способы их изменения в интересах отечества. Социальные идеи и теории, открыто про- возглашающие свою патриотическую направленность (то есть зависимость от интересов отечества), можно охарактеризовать как “патриотически- идеологические”.

Постановка проблемы

Существует множество социальных идей и теорий, декларирующих свою независимость от каких-либо жизненно-практических ценностей и интересов, в частности, от патриотических, и претендующих, таким образом, на научную объективность. Должны и могут ли научно-теоретические конструкции, осмысляющие реалии человеческого социума, быть свободными от ценностей и интересов социума, к которому принадлежит их автор – такова центральная проблема социологии знания. На примере исследования патриотизма мы попытаемся показать, как нам видится ее решение.

Любое социальное отношение может стать фактором формирования патриотических взглядов, идей, теорий и их последующей эволюции, либо их носителем. Вот почему, чтобы сделать первый шаг к differentia specifica понятия патриотизма, следует с самого начала провести принципиальное разграничение между социальными отношениями как факторами или носителя- ми патриотизма и собственно патриотизмом как социальным феноменом (нас интересует именно последний). Так, патриотические взгляды, идеи, теории могут найти выражение в сфере политики, экономики, культуры и т.д.; тогда их носителями станут, соответственно, политические, хозяйственные, культурные и другие отношения.

Здесь мы имеем дело с известным социальным явлением, когда одно социальное отношение выполняет функцию основы, базиса или носителя другого социального отношения¹. С некоторой натяжкой можно сказать, что патриотизм в чистом виде, “без примеси” других социальных отношений существует только в виде эмоционально-волевого выражения. Натяжка со- стоит в том, что сами человеческие чувства, в первую очередь патриотические аффекты и эмоции, социально-культурно опосредованы; более того – культурно-исторический элемент составляет их сущность. Когда отстаивают обратный взгляд – то есть утверждают внесоциальную этиологию патриотических аффектов и эмоций и их интимно-личностный характер, – ссылаются, с одной стороны, на переживание явлений природы, особенности климата, ландшафта и т.п. и, с другой – на экзистенциальную неповторимость жизненного опыта, индивидуальность его переживания.

Если верно, что патриотические переживания, подобно мистическим, на самом деле невыразимы, и попытки передать их в общезначимых символических формах заведомо обречены на извращение их подлинной сущности (“мысль изреченная есть ложь”), то у социологии на самом деле нет доступа к “патриотизму” как сверхиндивидуальной реальности. Тогда то, что называется “патриотизмом”, не может быть предметом социологии, поскольку таковым является социальная, – стало быть, сверхиндивидуальная – реальность. Самое большее, на что социология может рассчитывать, – это описывать и анализировать “патриотизмы” как искусственные рациональные “конструкты”, как элементы политических, интеллектуальных, литературных, религиозных, социальных и прочих “полей” [42].

На наш взгляд, это не так, и оба приведенных выше аргумента не выдерживают критики. Органическая естественность чувства любви к родине, связанная с особенностями ландшафта, климата и т.п., на наш взгляд, еще не свидетельствует о внесоциальности такой формы “первобытного” исконного

1 Идеологизация этого социального явления привела к “материалистическому пониманию истории”. Более конструктивным, с социологической точки зрения, представляется его теоретическое осмысление в онтологии Н. Гартмана. См. [13, с. 621-631].

патриотического чувства. Например, “русская березка”: этот символ России дорог сердцу каждого русского человека. Однако известно, что “белая береза” (Betula alba) не является отличительной особенностью российского ландшафта и широко распространена во многих странах мира. Значит, дело не в дереве, а в том, почему оно стало национальным символом, а это – уже другая, не естественнонаучная (ботаническая), а социологическая проблема¹. То же самое можно было бы сказать о “русской зиме”, “русских лесах и полях”, “русском медведе” и даже о так называемой “русской душе” (в той мере, в какой она – естественный феномен народной жизни).

С другой стороны, индивидуально-личностный, глубоко интимный характер некоторых чувств – а к ним в большой мере относятся и патриотические – вовсе не исключает их культурно-исторической обусловленности и социальной значимости. Так, у каждого нормального человека есть потаенные уголки души, о которых, как он полагает, не должен знать никто, даже самый близкий человек. Но сокровенным мы не делимся с другими не потому, что “этого” больше ни у кого, кроме нас, нет. Скорей наоборот, действительная основа, объективная событийная канва интимных переживаний, как правило, банальна. При открытии, обнародовании она утрачивает ореол таинственности, а вместе с ним и магическое влияние на нас. Мы держим сокровенное при себе потому, что “это” имеет отношение лично к нам и значимо только для нас. Не факты, события, вещи, а их особая индивидуальная значимость являются кирпичиками в фундаменте нашей личности. Вольно или невольно, сознательно или бессознательно в течение всей жизни мы “культивируем” собственную личность, и важный элемент такого культа – соблюдение некоторых интимно-личных табу и ритуалов; мы бдительно следим за неприкосновенностью того, что для нас дорого, свято, или занимает место дорогого, святого в нашей ценностной иерархии².

Таким образом, и субъективные смыслы бывают разные, и сама субъективность не однородна: уже при первом приближении внутри нее выделяется то, что можно назвать материей и формой переживаний³. В описанной вы- ше интроспективной картине главное заключается не в том, что составляет

1 Берестяные грамоты, лапти, березовые веники, березовые лучины, деготь из березовой коры, лечебные березовые почки, крепкая березовая древесина – это лишь некоторые и, возможно, не главные причины превращения белой березы в национальный русский символ. Более глубокий пласт этой социологической проблемы (символизации) открывается при осмыслении того факта, что многие народы, живущие на территории России (например, якуты) почитали березу как священное дерево.

2 Разумеется, кроме эмоционально-позитивных переживаний (о “хорошем”), интимно-личностную сферу образуют также эмоционально-негативные переживания (о “плохом”), например, чувства вины, стыда, раскаяния в связи с теми или иными поступками. Но известно, что даже у самого отпетого негодяя, матерого преступника, у которого, казалось бы, давно атрофировались нормальные человеческие эмоции, в глубине душе всегда сохраняется что-то “святое”.

3 Категориальное различение материи и формы переживаний основывается на

на различении материи и формы познания в “феноменологии научного познания” Э. Кассирера. См. [14, 15].

материю интимно-личных переживаний (“это событие”, продукт объективирующей интенции) некоего “я”, но в том, как оно “это событие” переживает и что “это” значит лично для него (“индивидуальное я”, продукт субъективирующей интенции).

Между тем, социологию – а феноменологическая социология с ее ориентацией на интерсубъективность здесь не исключение – в отличие от глубинной психологии, например, психоанализа, интересует как раз не индивидуально-личностная значимость события, а его социальная значимость и общезначимость (которые, разумеется, также “проходят” через индивиду- альноличностные переживания). Социологию может интересовать лишь материя переживаний. Последняя в принципе социально значима и обще- значима, потому что (через объективацию) представляет собой объективно существующую социальную связь между людьми¹. Другими словами, материя переживаний социальна – в той мере, в какой человек является социальным существом – и поэтому интерсубъективна.

Например, величайшее достижение СССР – полет Юрия Гагарина в космос – имело огромную социальную (общественную, государственную, идеологическую и пр.) значимость, сплотив в патриотическом порыве миллионы советских людей. Вместе с тем это событие имело большую индивидуальную значимость для каждого советского человека в отдельности, по- скольку вызывало индивидуально переживаемое чувство национальной гордости.

Или другой, в некотором смысле обратный, пример: для А. хруст снега под ногами в морозную зиму, когда все утопает в сугробах, искрящихся на солнце, с детства – символ родины, России. Его переживания (особое восприятие хруста снега) имеют, как он полагает, исключительно интимно- личностный характер, поскольку связаны с детскими воспоминаниями о месте, где он родился, о близких и друзьях. А. никому никогда об этом не говорил и не скажет. Но его родные, близкие, друзья, да и каждый житель России, наделенный чувством прекрасного, – все когда-то переживали подобное тому, что переживал он (ведь все они родились и выросли в России) и поэтому хорошо понимают А. Им не требуется объяснять, почему в ясный морозный день глаза А. излучают восторг, почему он, ступая на хрустящий снег, радуется, как ребенок. Им не надо приходить к консенсусу относительно общезначимых верифицируемых критериев, которые отличают “настоящую” русскую зиму от “ненастоящей”, – ведь у них одна и та же родина.

Итак, патриотические чувства интерсубъективны. Вот почему патриотизм, будучи глубоко интимным индивидуальным чувством любви, одно- временно способен сплачивать, объединять многих людей в единые, внутренне солидарные общности, в “мы”: дело в том, что он – не продукт субъективного произвола чувственной фантазии или мышления (то есть не ка- приз, не химера, не мания), а выражение сущностной воли [16], проявляющейся в индивиде, роде, народе, нации естественно и непроизвольно [12, с. 228]. И по этой же причине – благодаря объективности и объективной ценности предмета патриотического отношения – социология как социология “понимающая” в принципе способна понять и познать такой интимно- личностный и субъективный феномен, как патриотизм.

Далее мы попытаемся выявить и определить сущностное ядро патриотизма как социального феномена, установить его основные формы и типы, а также квалифицировать с точки зрения социологии знания социальные явления, сущностно-необходимо связанные с патриотизмом, но имеющие противоположный ценностный вектор. Таким образом, мы ограничиваемся, рас- смотрением собственно патриотизма в его философско-социологическом аспекте.

1 Обратное заключение “материя переживаний объективна, потому что имеет социальную значимость и общезначимость, то есть признается всеми, а стало быть значит для всех одно и то же” было бы неверно и свидетельствовало бы об отказе от принципов феноменологии в пользу принципов неокантианства.